вошёл в комнату, где всё стояло и лежало так же, как в тот день, когда Венн увёз его отсюда.

— Так, — Венн удовлетворённо оглядел комнату, словно проверяя что-то. — Теперь иди в ванную, трусы, носки и рубашку кинешь в грязное и переоденешься, твоё всё там.

— Да, мой господин, — пробормотал Гаор и отправился выполнять приказ, ничего не понимая.

О чём это говорит Венн? Но тут же, войдя в ванную и увидев на табурете аккуратно сложенное бельё со знакомыми, ещё Снежкой пришитыми метками, всё понял. Ну да, это бельё и рубашку он снял перед допросом и надел, когда его везли сюда, запачкав по дороге кровью, кровило-то у него тогда сильно. А отсюда Венн его увёз в другом, взятом из комода. И, значит, что? Всё правильно. И его возвращают хозяину в первозданном, так сказать, виде, и на нём нитки, следа пребывания на этой квартире не останется.

Он быстро переоделся в армейское, выданное ему Кастеляншей «Орлиного Гнезда», зимнее, но солдатское бельё, рубашку, носки, надел брюки, ботинки, кинул снятое с себя в ящик для грязного и вернулся в комнату.

Венн сидел у стола, листая какую-то переплетённую в тёмную кожу книжку. Гаор молча остановился в дверях, ожидая приказаний.

— Как ехали сюда, запомнил? — спросил, не поднимая головы, Венн.

И что-то в его голосе заставило Гаора ответить на грани послушания и дерзости:

— Я должен это помнить, мой господин?

— Умён, — кивнул Венн. — Что ж, гараж ты сам не откроешь, а другого входа не видел. А до посёлка в одиночку доберёшься?

— До лабиринта доеду, мой господин, — честно ответил Гаор.

Венн закрыл и сунул в карман книжку и улыбнулся.

— Лихо, а потом?

Гаор неопределённо пожал плечами.

— Доедешь, — кивнул Венн, — до самого дома, по памяти в руках. Я тебя не стал путать, мало ли что, вдруг понадобится. Неофициально «Ясные Зори», дом пять. А официально… на карте его всё равно нет, на официальной карте.

Такое доверие Гаору не понравилось, но он промолчал. А Венн, глядя на него смеющимися глазами, продолжал:

— А теперь я тебе ещё один адрес назову. Этот на карте есть. Седьмое шоссе, пятьдесят третья метка, посёлок «Весенний», дом сто сорок семь. Повтори.

— Седьмое шоссе, пятьдесят третья метка, посёлок «Весенний», дом сто сорок семь, мой господин.

— Правильно. Живёт там некий академик, профессор, историк и философ, Варн Арм.

Венн сделал паузу. Гаор судорожно, из последних сил, прикусив изнутри губу, сдерживал крик. Варн Арм, профессор, это дядя Кервина, это к нему его тогда приглашал Кервин, обещая интересную беседу, аггел, сволочь тихушная…

— Живёт он одиноко, — продолжал Венн, — с женой. Правда, он недавно опекунство оформил, у его племянника дети сиротами остались, бастарды, правда, но у профессора родовые чувства взыграли. Да и скоро, говорят, новые Законы Крови будут. Представляешь, бастардов с законными уравняют, — Венн засмеялся.

«Сволочь, гадина! — мысленно кричал Гаор, — зачем ты мне это говоришь? Чтоб я понял, у кого дети Кервина? Зачем тебе, чтобы я это знал? Чтобы потом твои дружки, соратники дерьмовые, из меня это на допросах вынимали, для этого, да?»

— Представляешь, Рыжий?

На этот раз от него явно ждали ответа.

— Да, мой господин, — хрипло ответил Гаор.

— А значит, — тон Венна стал почти торжественным, — значит, никого, ни младшего сына, ни бастарда, ни дочь, ни за что, ни при каких обстоятельствах нельзя продать в рабство. Свободнорождённый может стать рабом только по приговору суда. Понимаешь, Рыжий? И никаких сорока пяти процентов с бастарда теперь не будет, и деления на нажитое и родовое, и всем сыновьям всё поровну, понимаешь? И наследник — старший по рождению, а от кого рождён неважно, раз отец признал, то всё. Ну, что ты молчишь, Рыжий?

— Меня это не касается, мой господин, — спокойным, даже скучающим тоном ответил Гаор.

— Да, — кивнул Венн, — закон обратной силы не имеет. А жаль, Рыжий, а? Этот бы закон да пять лет назад, чтоб его до третьего дня девятой декады осени приняли… что скажешь, Рыжий?

— Время необратимо, мой господин, — сказал Гаор.

Он уже совсем успокоился. Пусть, пусть сволочь дразнит его, лишь бы о Кервине забыл.

— А ты философ, — засмеялся Венн. — Ну-ка, ещё что-нибудь.

Гаор пожал плечами.

— Клеймо не смывается, ошейник не снимается, мой господин.

— Интересно, — кивнул Венн. — И по сути верно, и по форме красиво. Ну, так вот тебе ещё фраза. В твою, — он засмеялся, — коллекцию. Кровь — не вода: огня не тушит и грязи не смывает.

Гаор невольно вздрогнул: это он уже слышал, только не по-ургорски, а по-нашенски, от бывальщицы, и тогда ещё и удивился, и восхитился точностью и глубиной, и долго думал, как это перевести, а оказывается… стоп, эта сволочь откуда это знает? Но спрашивать нельзя. И потому, что рабу спрашивать господина не положено, и потому, что спросить — это выдать себя, и всех тех, кто доверился ему, рассказывая старины и бывальщины.

Их глаза встретились. Венн смотрел на него так, будто требовал чего-то, но не слов, а… Гаор первым отвёл глаза.

— Ну что ж, — после паузы, показавшейся Гаору очень долгой и потому зловещей, сказал Венн, — время у нас ещё есть, и разговор, я надеюсь, не последний. А теперь за дело, Рыжий, поехали.

— Да, мой господин, — облегчённо выдохнул Гаор.

Эта игра в недомолвки и намёки сильно утомила его. И он с искренней, хотя и тщательно скрытой под маской безразличия, радостью занял место телохранителя за правым плечом Венна, вошёл, на ходу надевая куртку, в лифт, а в гараже раскрыл перед Венном дверцу машины и сел за руль.

— Отлично, — кивнул Венн, когда перед ними раздвинулись двери гаража. — Вперёд Рыжий. Дорогу помнишь? На проспект Отцов-Основателей.

— Да, мой господин, на проспект Отцов-Основателей.

Как Гаор и предполагал, работа была как в первые декады у Фрегора. Он возил Венна на какие-то встречи. Но, в отличие от Фрегора, с собой его Венн не брал и никого в машину не подсаживал, а сам выходил, и Гаор даже не успевал заметить, в какую машину тот сел или в какую дверь вошёл. Венн вдруг просто исчезал, а потом так же неожиданно, как из-под земли, возникал.

А время шло, и, наконец, прозвучало неизбежное:

— В Дом-на-Холме.

— Да, мой господин, — ответил Гаор, бросая машину в левый разворот. — В Дом-на-Холме.

Вот и всё. Он искоса посмотрел на часы. Без четверти полдень. Ровно пятнадцать долей до двенадцати ноль-ноль. На дорогу, если не нарушать правила, десять долей без мгновений, ну, ещё пять на внутренние коридоры, и… всё.